2.Мать
Начнем, конечно, с матери, потому что пока нам кажется, что она главная виновница психосоматической судьбы ребенка, на ней ответственность, на ней вина. Она провальная, не способная к материнству. Она действительно очень слабая, дефицитарная.
Мы уже говорили о матери-рикошете и бомбе и понимаем, что это мать инфантильная, несепарированная, с диффузной идентичностью, у нее практически нет внутреннего пространства для психической переработки. Это пограничная мать, чаще всего инфантильно-нарциссичная или глубоко депрессивная.
Гюнтер Аммон в своей «Психосоматической терапии» пишет:
«-психосоматическое симптоматическое поведение следует межличностной динамике, в которой мать заставляет ребенка отказаться от развития и отграничения собственной идентичности и принять вместо этого псевдо идентичность носителя симптомов, когда мать может поддерживать собственную псевдо идентичность. Психодинамическое исследование регулярно демонстрировало наличие у самой матери значимых бессознательных конфликтов с собственной интернализованной группой, которые она отреагировала в актуальной ситуации пер¬вичной группы.»
То есть мать сама выросла в дисфункциональной семье, где была абьюзивно использована другими членами группы.
Различают три основные патологии материнской функции, приводящие к психосоматике у ребенка:
1. Недостаточная забота и привязанность к нему, недостаточное его стимулирование как неспособность матери понять, воспринять и выдержать переживания младенца и, как следствие, эмоциональная бедность у ребенка. Его эмоциональный мир остается как бы не рождённым, нераскрытым.
2. Гиперопека и гиперстимуляция: - направленные на одну из функций организма (например, питание), вызывают нарушение этой функции, использование ее как форму взаимодействия с матерью (например, анорексия);
3. Временная рассогласованность отношений, продиктованная жизнью в современном обществе.Во всех этих случаях очевидно отсутствие контакта матери с ребенком, мать не понимает, что такое материнство, не чувствует его, материнский инстинкт плохо проявляется, он подавлен.
3. Отец.
По поводу матерей психосоматических пациентов исписаны километры бумаги, а об отцах написано немного – говорят, отец отсутствующий, мерцающий слабый. И обычно вновь возвращаются к матери. Потому что в этой семье она гораздо реальнее, при всей своей дефицитарности и дефектности она у ребенка хотя бы есть. А отца как будто нет, в то время как он необходим. И самой женщине, и ребенку.
И сегодня я хочу поговорить именно об отцах психосоматических пациентов, точнее, об их внутрипсихическом отсутствии. Именно внутри психическом, поскольку физически отсутствующий в доме мужчина вполне может быть хорошим отцом, а реально живущий – плохим, отсутствующим, мерцающим.
Итак – зачем ребенку нужен отец? Какие его главные функции?
Отец отделяет ребенка от матери, снижает напряжение его полной и страшной зависимости от нее, «разбавляет» ее безграничную власть над беспомощным малышом. Одновременно создавая ребенку защиту, вводя в его мир свод норм и правил, соблюдение которых дает возможность выжить.
Отец одним своим существованием учит ребенка состоять в отношениях из трех человек, в отношениях, где между их участниками есть дистанция, есть различия, где поведение неоднозначно, а эмоции теряют тотальность. Трое – это уже группа, и вхождение в триаду становится репетицией вхождения в социум.
Отец является для ребенка зеркалом, санкционирует выбор своей идентичности, как бы разрешает стать собой. Именно от отца дети узнают, как устроен мир, в который они пришли. И как мир воспринимает их самих, их самобытность, уникальность, их особенности.
Таким образом, присутствие отца обеспечивает возможность прохождения ребенком стадии сепарации-индивидуации. На этой стадии, в возрасте полутора-двух лет, нужно решить две задачи – почувствовать себя отдельным от матери существом и ощутить собственную индивидуальность, обрести чувство «Я» или Самости. Эти задачи неразрывно связаны, решение одной без решения другой невозможно. И отсутствие отца или его слабость, неспособность выполнить свою отцовскую работу – обрушивает решение их обеих.
В отношениях с мужем, в его любви мать черпает силы на отношения с ребенком. Растить, выдерживать маленькое существо, которое еще не умеет говорить, помогать ему справляться с собой и своими потребностями – бесконечно тяжело. И без мужчины, без его тепла и силы, без ресурса сексуальных отношений – женщина не справляется с переживаниями младенца, становится отстраненной или враждебной. И это еще больше осложняет обретение ребенком собственной индивидуальности, ведь он чувствует себя нелюбимым, непринятым.
Что такое отсутствующий отец? В первую очередь это мужчина, исчезнувший из жизни женщины еще до рождения ребенка или сразу вскоре, и не принимающий участия в его жизни.
Но совсем не обязательно, что его реально нет.
Для начала, у матери и ребенка должны сформироваться отношения, в которых присутствие отца вообще возможно.
Женщина должна психологически родить. На одном из недавних семинаров, рассказывая о формировании Я, Рене Руссийон говорил о ситуации, когда женщина не может психологически родить ребенка. Если она рожает и по какой-то причине не может провести время вместе с ребенком, например, сразу выходит на работу, или погружается в какую-либо другую ситуацию, то у нее нет возможности привыкнуть, адаптироваться к появлению новорожденного, осознать его существование. И он остается для нее нерожденным.
Мать должна быть такой, от которой можно отлипнуть. Выйти из симбиоза. В своей теории Давид Либерман говорит о первой психосоматической фиксации, которая приходится на возраст формирования симбиоза. Эта фиксация возникает в отношениях с матерью – рикошетом, которая отражает все переживания ребенка, не может их контейнировать, у нее отсутствует внутреннее пространство. С такой матерью невозможно сформировать симбиоз и, соответственно, невозможно из него выйти. Ребенок остается постоянно бьющимся в закрытую дверь…
В отношениях с матерью-бомбой ребенок оказывается перед лицом необходимости самому контейнировать свою мать, которая пытается эвакуировать в него свои собственные тревоги. Это содержимое столь разрушительно для ребенка (бомба), что он вынужден спасаться от матери за счет образования нарциссического ядра или идентификации с агрессором, «прилипая на спину матери», чтобы она его не «увидела». Истинного симбиоза, естественно, не получится сформировать, потому что для малыша он убийственен.
Я думаю, трудно усомниться в том, что в таком положении оказываются женщины, которые эмоционально бедны и очень одиноки. Их мужчина не становится для них реальным объектом. Это муж-фейк, муж голограмма. Мужчина, который не может построить отношения со своей семьей. Скорее всего, у него самого очень серьезные дефекты объектных отношений. Возможно, он сам психологически не родился, или остается в симбиозе со своей матерью.
На самом начальном этапе, в первые месяцы после рождения, отец существует для ребенка только как идея в голове матери. Реальный отец, даже если он принимает участие в уходе за малышом, воспринимается как «недомать». Именно идея матери об отце ребенка и закладывается в основу формирования отцовского объекта, делает появление отца в жизни ребенка возможным.
Бывает, когда жена не воспринимает мужа в роли отца своих детей.
Например, у нее самой не было отца, или он был слаб – и она строит свою семью по сценарию родительской. Ее мать заменяла ей отца – и она сама стремится стать отцом своим детям, «выдавливая» мужа из этой роли. Или еще жестче, если ее отец умер, и она бессознательно умерщвляет отцовскую ипостась своего мужа.
К такому же символическому «отцеубийству» женщину может привести застраивание в эдипальной ревности или архаичной зависти к своему отцу.
И муж осознанно или бессознательно устраняется из своего отцовства, ради сохранения отношений с любимой женщиной, или из страха перед ней. Это мужчина, над которым власть матери остается безграничной, а отец его слаб и расплывчат. Это мужчина, который, так же как и его жена, идет в свою семью вместе со своей собственной поврежденной интернализованной первичной группой.
Отсутствующим отцом может быть мужчина, который живет в семье, но родителем быть не может, не умеет. Не хочет. Почему так происходит?
Отец работает, его нет в семье. Отец – нарцисс. Ребенка для него не существует, как не существует других людей – у него серьезное нарушение объектных отношений.
Часто отсутствующими в семье отцами становятся эмигранты, или люди, осуществляющие резкий переход из одного социального слоя в другой, более высокий – из грязи в князи (бизнесмены перестройки) и т.д. – они напряженно работают на свой новый образ и ребенок должен стать живой реализацией этого образа. Я работаю, чтобы мой ребенок стал настоящим американцем. Здесь нет реальных отношений – отец-ребенок, отношения строятся с идеальным ребенком. Ребенок зачинается, как нарциссическое расширение родителя. Или родителей.
Отцами не могут быть слабые, инфантильные люди. Если ты сам, по сути, ребенок, родителем у тебя стать не получится. Ты можешь быть своему ребенку другом, братом – но не папой.
Иногда мужчина может, но не хочет быть отцом. Особенно если ненавидит своего, который когда-то причинял ему боль, которая так и не была оправдана в процессе взросления. Боль сепарации от матери, боль побоев, критики, отвержения. Был жесток, холоден, непредсказуем. Вызывал ревность, гневную зависть к своей власти.
Эта зависть особенно остра и мучительна, если отец нашего героя сам не был взрослым и вел себя, как дорвавшийся до власти ребенок – и сын сказал себе – «Я никогда не буду таким!» Власть отца представляется ему разрушительной, осуществление ее по отношению к своему ребенку кажется причинением ему вреда… Он пытается вытеснить из себя отца, уничтожая его функции, пытаясь быть своему ребенку кем-то другим – матерью, другом, братом….
Существует еще трансгенерационная передача «антиотцовства», травма Второй мировой войны. Дети войны не могут быть родителями – в их мире взрослые уходят на фронт и умирают. И они становятся своим детям мертвыми родителями, антиродителями, несуществующими отцами.
Понимая, что из себя представляет психосоматический отец, мы можем понять, почему о нем так страшно говорить. Ведь именно пустоту мы заселяем самыми страшными фантазиями, монстрами, беспощадными, бездушными идеальными объектами. Женщина в своей фантазии рожает от кого угодно, но не от этого реального мужчины, мужа, партнера. Рожает от монстра, от своего идеального отца, или от своей Великой матери. И между идеей матери об отце ребенка и реальным отцом образуется провал, страшный разрыв. Ребенок проецирует в этот разрыв свое влечение к смерти и формируется жесткое психосоматическое Суперэго (травма, монстр).
Так создаются семьи, в которых мужчина есть, а папы нет. Матери, по сути, тоже нет, есть псевдомать. Психосоматические родители – это дети, раздавленные своими собственными родителями. У психосоматических детей очень специфические бабушки и дедушки, особенно бабушки.
4. Бабушки и дедушки – родители психосоматогенной пары
В своей практике я встретилась с явлением, которое назвала феноменом воевавших бабушек. Женщин, которые когда то пошли на войну. Когда мужчина хочет родить ребенка, мы точно знаем, что это психоз. Когда женщина идет на войну, это называется любовью к родине… Я ни на секунду не хочу обесценить подвига воевавших женщин и низко им кланяюсь за все, что они сделали в защиту их будущего и нашего настоящего. Но также я понимаю, какой силы было их влечение к смерти и какой масштабной была его проекция вовне. Его сублимация пошла за счет фалличности и отрицания роли пениса, как связи. Они теряли мужчин и научились без них обходиться… Дети, родившиеся рядом со столь агрессивной, жесткой, фаллической матерью вынуждены были защищаться от нее, скрываясь в нарциссическом ядре от любых объектных отношений. Защищались от страшной реальности зависимостью, перверсиями, оставались инфантильными, ибо конкуренция с такой матерью представлялась абсолютно безнадежным делом.
Дедушек в этих семьях чаще всего реально не существует. Дедушка погиб или пропал без вести, дедушка – это портрет на стене, он только подпитывает величие бабушки – ведь она выжила (правда, за счет психотизации), а он – нет.
5. Как строится «психосоматическая МаПа», как они выбирают друг друга, какие строят отношения
Итак, психосоматические родители - это мужчина и женщина, которые выбирают друг друга для отреагирования собственного конфликта с интернализованной первичной группой, для перекрестной эвакуации психоза. Даже занимаясь сексом, зачиная своего ребенка, они не познают друг друга, а размещают друг в друге свои преследующие внутренние объекты. Их взаимодействие осуществляется за счет слипания и массированных проективных идентификаций.
У психосоматического ребенка, как и у его родителей, нет возможности интернализовать полноценную родительскую пару. Пограничные пациенты в целом плохо дифференцируют родителей друг от друга, их родительская пара – это не мама и папа, между которыми существует связь, а некий расплывчатый объект, который воспринимается то, как отец, то, как мать. Психосоматическая МаПа – это биомасса, на которой мерцают лица то отца, то матери. Мапа мерцает, как оба родителя. Психосоматические дети вообще плохо выделяют родителей, у них не возникает страха перед незнакомцами, который в норме возникает у детей в 8-9 месяцев и проходит к двум годам.
У всякого правила есть исключения, и психосоматика может сформироваться у ребенка в ситуации нормальной семьи, с резко отличающимися от ребенка формами эмоционального реагирования. Чаще всего это третьи или четвертые дети, редко вторые.
В анамнезе психосоматических пациентов мы часто находим, что мать, которая не смогла найти и развить собственную идентичность в своей семье, имеет нереалистично завышенный образ идеальной матери и идеального ребенка. Беспомощный и телесно несовершенный новорожденный воспринимается тогда матерью как тяжкое нарциссическое оскорбление, в особенности если его пол не соответствует желаемому. Мать воспринимает ребенка первично дефектным, а его соматические потребности - как очередное оскорбление. Защищаясь от этого, мать навязывает ребенку свое собственное бессознательное требование совершенства, по большей части в форме жесткого контроля всех его жизненных проявлений, в особенности соматических функций. На протест ребенка против этого насилия, оставляющего его потребности не-удовлетворенными. мать реагирует непониманием и враждебностью. Лишь соматическое заболевание ребенка позволяет матери подтвердить свое бессознательное идеальное представление о себе как о совершенной матери и вознаградить за это ребенка действительным вниманием и заботой. При этом мать имеет противоречивую бессознательную установку, которую можно сформулировать следующим образом: «Я не люблю своего ребенка, потому что он оказался несовершенным. Это вызывает во мне чувство вины и неполноценности. Чтобы избавиться от него, я должна стремиться сделать его совершенным. Это трудно, результат всегда недостаточен, возникают постоянные конфликты с ребенком, сохраняется чувство вины и неполноценности. Все меняется, когда он заболевает. Тогда мне легко заботой о нем доказать самой себе, что я все-таки хорошая мать. Он должен быть болен, чтобы я могла чувствовать себя совершенной». Это первая фукция психосоматического заболевания. Вторая - за счет приспособления к бессознательному конфликту амбивалентности матери в форме болезни оно дает ребенку возможность получить свободу маневра для развития функций своего Я в других зонах.
Специфическим в этих отношениях является то, что они имеют характер «взаимного магического страхования жизни». Это отношение определяется со стороны матери ее потребно¬стью держать ребенка в постоянной зависимости через удовлетворение его жизненно важных соматических и эмоциональных потребностей. Удовлетворяя своим заболеванием эту бессознательную потребность матери, ребенок получает взамен уверенность в том, что он не будет отвергнут ею. Болезнь ребенка служит матери для защиты от собственной потребности в инфантильной зависимости и для постоянного самоутверждения, когда она, ухаживая за больным ребенком, удовлетворяет бессознательные фантазии собственного всемогущества.
Эта ситуация, с которой мы постоянно сталкиваемся в терапии психосоматических больных, показывает, что психосоматическое симптоматическое поведение следует межличностной динамике, в которой мать заставляет ребенка отказаться от развития и отграничения собственной идентичности и принять вместо этого псевдо идентичность носителя симптомов, когда мать может поддерживать свою собственную псевдо идентичность.
Конечно, описанные здесь процессы межличностного перемещения симптомов не могут ограничиваться отношениями матери и ребенка. Они заложены в бессознательную динамику всей первичной группы. Она может лишь тогда позволить своим членам формирование и реализацию собственной идентичности и поддерживать их в этом, когда сама имеет идентичность как группа и может отграничить себя от внешнего мира. Здесь мне важно прежде всего показать, что психосоматический процесс, о котором говорил Миттерлих, a priori является межличностным. Психосоматические нарушения индивидуума параллельны разрыву межличностных связей в группе, в которой он вырос и живет.
Первая группа, в которую входит человек, является диадным симбиозом матери и ребенка, или это группа, которую мать и ребенок формируют в период беременности. В обеих ситуациях - беременности и раннего симбиоза - мать нуждается в адекватной поддержке окружающих. Стиль, в котором она ведет себя с полностью зависимым от нее ребенком, в свою очередь зависит от того, как мать может воспринимать и вести себя в межличностных рамках своей жизненной ситуации. Поэтому диада матери и ребенка - не изолирован¬ный остров. Мать является посредником, представляя ребенку в симбиозе внешнюю группу, а окружению - потребности ребенка. И на протяжении долгового времени, пока личностные границы ребенка слабы, именно первичная группа обеспечивает ему возможность формировать их и поддерживать. И любые нарушения границ первичной группы фактичеси становятся соматическими нарушениями ребенка.
Ранняя групповая ситуация значима потому, что, исследуя ее, мы можем получить информацию, позволяющую нам понять, что является ядром каждого болезненного процесса, а именно: кризис в формировании, поддержании и развитии собственной идентичности.
