Чтобы понять механизм этого превращения, придётся «сплясать от печки» - и разобраться с тем, что такое эрогенный мазохизм и как он связывает влечения. Итак, согласно теории Фрейда, внутри каждого из нас живут два противоборствующих влечения - к жизни и смерти. Влечение к жизни направлено преимущественно вовне, это энергия движения. Влечение к смерти направлено на себя и внутрь себя, это энергия разрушения. Либидо может «вывезти» Мортидо наружу, как паровозик – но для этого влечения должны быть чем-то связаны. Связывает их как раз эрогенный мазохизм или способность сексуализировать влечение к смерти, данная нам от рождения. Именно благодаря ей младенец может выдерживать фрустрации, а женщина – младенца. Я формируется в борьбе желания с реальностью, а эрогенный мазохизм позволяет получить удовольствие от этой борьбы, продуцировать креативность, любить себя в преодолении и созидании. Однако любить и ценить себя мы можем только при наличии достаточного объема первичного нарциссизма, качество и количество которого обеспечивается (или не обеспечивается) матерью. То есть между первичным нарциссизмом и способностью сексуализировать деструктивность есть корреляция. Из его дефицита следует дефицит эрогенного мазохизма, и влечения остаются развязанными или связываются недостаточно.


У русского народа колоссальный дефицит первичного нарциссизма, в связи с тем, что:
- жизнь в неволе, в угнетении, в тяжелых условиях – делает чувство любви к себе и самоуважения дезадаптивным.
- крестьянский взгляд на мир обесценивает ребенка, одобряет его использование в интересах взрослого человека.

Однако в отличие от эрогенного мазохизма, который требует работы креатива и направлен на преодоление деструктивности и трансформацию Я, моральный мазохизм удовлетворяется чистым страданием. Это чистое недифференцированное страдание трансгенерационная травма поставляет бесперебойно и в избытке. Ведь источник этого мучения в актуальном опыте индивида отсутствует, человек терзается, не понимая, от чего. Важно понимать, что моральный мазохизм влечения не связывает, это скорее уход от реальности развязанных влечений, возможность спрятаться от нее. Такую же возможность предоставляют нам алкоголь, наркотики, игра.


Характер русского человека – это характер зависимый, с этим ничего не поделаешь. И в момент, когда влечения развязываются, выбор зависимости, как способа справиться со стрессом, оказывается весьма вероятным. Потому что это привычный способ. И поскольку моральный мазохизм уже заработал, в качестве объекта зависимости может быть выбрано страдание. Пребывание в межпоколенческой травме. Зависимость ведь существует сама по себе, объект для нее не важен. Она легко смещается с одного объекта на другой, в моменте более доступный или удобный.


Основной механизм формирования зависимости – это смещение мотива на цель. Когда человек перестает употреблять алкоголь для того, чтобы расслабиться и повеселиться, и начинает пить ради того, чтобы пить – это смещение мотива на цель. Когда работает, чтобы работать, а не для того, чтобы самореализоваться и заработать денег – это смещение мотива на цель. И когда мы начинаем страдать не для того, чтобы получить разрядку или избавиться от чувства вины, а для того, чтобы помучиться – это тоже смещение мотива на цель. Если мы посмотрим под этим углом на окружающих нас русских людей, то можем увидеть, как страдание становится таким же образом жизни, как и употребление алкоголя. Оно становится единицей измерения, чем-то вроде национальной валюты. Мы говорим «она по нему страдает», а не «она его любит». Мы говорим «выстрадал», а не воспитал ребенка. «Болеем за дело» вместо того, чтобы работать. И так далее. Мы можем требовать от другого человека благодарности за то, что мы по его поводу страдали. Когда логичнее было бы ожидать чувства вины… И часто ждем от реальности компенсации за свои мучения уже по факту их существования, вне зависимости от полученных результатов.


Отличие этого русского увлечения страданием от работы эрогенного мазохизма или аутосадизма, в отсутствии настоящего оргастического удовольствия или облегчения, наступающего при избавлении от чувства вины. Мы терзаемся, чего-то ждем, потом вновь испытываем потребность в страдании. Воспроизводим цикл точно так же, как алкоголик или наркоман воспроизводит цикл употреблений. Ибо кроме смещения мотива на цель, еще один важный признак зависимости – это цикличность употребления. С постоянным увеличением необходимой для достижения нужного состояния дозы. Ибо вырабатывается толерантность к объекту зависимости. Так пребывание в травме становится цикличным, потребность в нем растет, общество начинает продуцировать травматические ситуации.


Кроме того, в семьях зависимых людей часто можно наблюдать явление паренентификации, когда дети начинают воспринимать родителей не как авторитеты, а как младших и неразумных, начинают нести за них ответственность. Это приводит к нарушению отношений и деградации. Точно такая же динамика наблюдается в семьях с трансгенерационной передачей. Так травма и зависимость входят в резонанс друг с другом, качели раскачиваются все больше и больше. Народ начинает сопротивляться прогрессу, начинает ориентироваться на прошлое и устаревшие ценности.


Понимание механизмов формирования зависимости и трансгенерационной передачи, их влияния друг на друга необходимо для их преодоления, для понимания себя, для терапии больших групп, общества в целом.