Обратимся к определению:

Если перевести это на русский язык, получится следующее. Что-то наносит повреждение нашему телу, разрывает ткань. Это может быть механическое повреждение, химическое, термическое, инфекция. Сейчас это не важно. Важна сама травма, образование раны – дыры, пустоты. Нарушается целостность, связность тела. Место разрыва начинает нарывать и гноиться, в окружающих тканях возникает жар, боль, ткани краснеют и отекают. Поврежденный орган или весь организм не может нормально работать, сбоит или «ломается». Однако проходит время и тело начинает штопать самое себя, поврежденные участки заполняются соединительной тканью, раны заживают.

Таким образом, мы говорим о воспалении не только как о болезни, но и как о защитно-приспособительном процессе. О способе организма справляться с неизбежными повреждениями, выдерживать удары, бороться с агрессией среды. Но если иммунитет слаб, если повреждения случаются часто, а раны не успевают заживать – воспаление может стать хроническим. А хроническое воспаление, в свою очередь, может перейти в аутоиммунное. Когда внешние агрессоры организму уже не нужны, он успешно повреждает себя сам, его различные части разрушают друг друга.

Одним из важнейших кризисов в жизни человека является выход с шизо-параноидной на депрессивную позицию. Это, в теории Мелани Кляйн, есть преодоление расщепления амбивалентно инвестированного объекта, признание его целостности и с тем принятие собственной вины по отношению к нему.

Психика новорожденного ребенка, младенца слишком слаба и бедна, для того чтобы перерабатывать целиком сложные объекты в сложной реальности. Прежде всего он не справляется с восприятием огромной Мамы, которая заполняет весь его мир. И ребенок разбирает маму на запчасти – грудь, глаз, рука… и контактирует с каждой порцией матери по отдельности. Он живет в мире парциальных объектов. И каждый из них последовательно делит на две части – хорошую и плохую. Хорошая удовлетворяет его потребности, приносит удовольствие и безопасность. Плохая фрустрирует, причиняет боль и страх. Маленький человек растет и постепенно «собирает» мать в целого человека, однако разделение на «хорошую» и «плохую» сохраняется достаточно долго.

В этом периоде ребенок фантазийно присваивает себе все хорошее, что есть в окружающем мире, все, что ему необходимо для выживания – например, материнскую грудь, а все «плохое» - боль, тревогу, голод – проецирует вовне. «Хорошая» мама становится частью ребенка, а «плохая» превращается в беспощадного преследователя. Малыш ненавидит и хочет уничтожить преследователя, которые представляется ему средоточием всего зла на земле. Отбиваясь, отталкиваясь от этого зла, человеческий детеныш чувствует себя хорошим. Шизопараноидные качели – это способ справляться с влечением к смерти (так называемым «негативом»), которым младенец переполнен.

В этом периоде жизни у ребенка уже есть Суперэго, но оно архаичное, практически животное, бесчеловечное, близкое к инстинктам выживания в джунглях. Это каратель, угрожающий жизни за любое несовершенство или потерю бдительности. Обязывающий искать преследователя в окружающей реальности. Расщеплять мать на плохую и хорошую. И ненавидеть плохую мать, убивая ее в своем воображении.

Выход на депрессивную позицию в системе представлений г-жи Кляйн означает состояние, к которому приходит ребенок (или пациент в анализе), осознав, что как его любовь, так и его ненависть направлены на один и тот же объект - мать; он понимает свою амбивалентность и озабочен тем, чтобы защитить мать от своей ненависти и осуществить репарацию за тот вред, который он, как полагает, нанес ей своей ненавистью.

Выходя на депрессивную позицию, мы осознаем, что любим тех же, кого ненавидим… разрушаем тех же, кого бережем. Что и мы, и мир несовершенны, а близость и опасна, и необходима. Нам приходится иметь дело с собственной деструктивностью. Для того, чтобы справляться со всем этим нужна способность испытывать чувство вины и, как следствие, горевать. В присутствии беспощадного Суперэго это невозможно. Для преодоления параноидно-шизоидной позиции Суперэго нужно очеловечить, оснастить способностью к милосердию. Разотождествить вину и угрозу гибели. Мы можем позволить себе чувствовать вину, только если она перестает означать немедленную смерть. А почувствовав, обретаем способность к репарации.

Репарация Процесс (защитный механизм) уменьшения вины с помощью действия, предназначенного компенсировать воображаемый вред, который, якобы, был нанесен амбивалентно инвестированному объекту; процесс воссоздания внутреннего объекта, который в фантазии был разрушен.

Итак, выходя на депрессивную позицию, мы обретаем способность терять и ошибаться. Это открывает дорогу развитию и построению объектных отношений. Если позицию удается пройти, признав утраты необходимой частью реальности, и присвоив себе опыт проживания горя – мы называем депрессивную позицию установленной. Однако бывает так, что мы застреваем на этом этапе развития, нам не хватает принятия. И тогда мы становимся депрессивными людьми и живем под постоянной угрозой «соскользнуть» обратно на параноидно-шизоидную позицию.

Считается, что этот кризис играет существенную роль в развитии каждого ребенка, независимо от качества материнской заботы, а выход из кризиса определяет все его дальнейшее развитие.

Психосоматика – это ситуация, в которой внутрипсихический процесс заменяется соматическим. Психика оказывается слишком слабой, или неспособной к проживанию конкретной задача, или ситуация кажется угрожающей нашей целостности или самоуважению – по какой-то из этих причин процесс приобретения необходимого, прежде всего для развития, опыта приходится осуществлять телом.

Так опыт стыда можно приобретать за счет подъёма температуры тела – когда лицо краснеет и горит. Плакать можно гноем и слизью… а воспаленная рана на теле может заменить рану души. Снижение иммунитета, подверженность инфекциям могут быть телесной репрезентацией влечения к смерти. И воспаление позволяет спроецировать на него как параноидные тревоги, так и само горевание.

Воспалительный процесс может быть соматическим вариантом выхода на депрессивную позицию. Когда распадающиеся края раны представляют собой расщепление, боль и жар воспаления олицетворяют страдание от осознания собственной амбивалентности, а заживление позволяет пережить опыт репарации. Если рана заживает, образуется шрам и мы живем дальше, с навыком горя и вины, принимаем этот опыт как необходимую и неизбежную часть жизни – депрессивная позиция установлена. Если же этот путь не удается пройти до конца, если жизнь с рубцами и шрамами представляется невыносимой, если желание отменить воспаление не дает телу его залечить – воспаление становится хроническим. И ненависть к себе за неспособность осуществить всемогущественную отмену может превратить хроническое воспаление в аутоиммунное.

Психоаналитическая теория больших и малых социальных групп гласит, что внутриличностные процессы аналогичны социальным. И, судя по всему, воспалительный процесс в теле общества, народа – это война. Нарастающее напряжение, неспособность к гореванию, непринятие вины за конфликты прошлого – могут сбрасывать народ в расщепление, и тогда начинается поиск врага, на которого можно спроецировать внутреннего преследователя, «плохую мать», виновницу всех твоих дефицитов. Еще расщепленному народу нужен диктатор, ведь на параноидно-шизоидной позиции Суперэго бесчеловечно и сверхавторитарно. Депрессивную позицию личности можно сравнить с демократической системой в обществе – и выход на нее еще нужно найти.

Я верю, что здоровье тела и здоровье общества начинается внутри личности каждого из нас. И путь к нему лежит через принятие каждым из нас двойственности происходящего, признание вины перед амбивалентно инвестированным объектом, через отказ о фантазии о всемогуществе и принятие неизбежности потерь. Через принятие ответственности как за свое тело, так и за свой народ. И через отказ от демонизации диктатуры… И понимание того, что воспаление может стать аутоиммунным.