Есть такая порода людей – дети алкоголиков. Их психика с первых дней жизни подвергается массированной атаке со стороны зависимости родителей. И шрамы от этой атаки остаются с ними во взрослой жизни. На мой взгляд, у этих шрамов есть нечто общее с таким явлением, как «Синдром мертвой матери», описанный Андре Грином. Это теория о том, как депрессия матери отражается на формировании психики ее ребенка. Концепция этой теории основана на том, что ранние отношения с матерью лежат в основе психического развития ребенка, определяют уровень адаптивности его психики во взрослой жизни. В этих отношениях в психике формируется так называемый «материнский объект», который воспринимается ребенком как холодный, «мертвый», но это психическая, а не физическая смерть, мать на самом деле жива.

В ее жизни случилась серьезная утрата и она оказалась глубоко погружена в собственное горе, окунулась в депрессию так глубоко, что не способна «вынырнуть» из нее даже к собственному ребенку. Мать может осуществлять механическую заботу о ребенке, купать, кормить, пеленать, но она изолируется от подлинных отношений, для того, чтобы избежать истинного горевания по объекту своей утраты. Такие матери в прямом смысле избегают визуального и тактильного контакта с ребенком, не слышат его плача и писка. Они закованы в свое горе, как в ледяную глыбу. И такое поведение матери, потеря любви и внимания с ее стороны переживается ребенком как витальная угроза. И он пытается сохранить мать путем идентификации с ней, становясь внутренне холодным, оцепеневшим. Таким же «мертвым» и ледяным, на долгие годы вперед. При этом он еще «вымораживает» свою естественную злость по отношению к матери. Он боится своей агрессии, боится разрушить и без того мертвый объект. И во всех значимых отношениях во взрослой жизни, испытывая любовь и привязанность, человек будет подсознательно стремиться к умерщвлению их объекта, обесценивая и его, и отношения с ним.

Огромное значение имеет тот факт, что причина материнской депрессии остается неизвестной ребенку. Истинный смысл ее поведения остается недоступным. И, для того, чтобы обеспечить себе безопасность, он будет постоянно предугадывать мысли и чувства других людей.

Таким образом, способность дарить и получать любовь полностью блокируется, поскольку в этой области таится угроза непереносимой душевной боли. И формирование любых отношений в конечном итоге приводят к реидентификации с мертвой матерью. Это создает серьезные препятствия психотерапии, в которой регулярно «осыпаются» достигнутые изменения.

Сами пациенты не способны осознать свое горе, они вытесняют его так же, как вытесняли их «мертвые матери». Поскольку в реальной жизни матери воспринимаются как живые, переживание утраты ее (идентификация с “мертвостью”) оказывается глубоко скрытой в бессознательном слое психики и горе не прорабатывается, не проживается. И запрос на терапию обычно формулируется как проблемы в отношениях, страдания от внутренней пустоты, ощущение собственной ничтожности. Пациентам часто свойственна диссоциация между душой и телом, и отношениям свойственен либо изолированный поиск удовлетворения сексуальной потребности, либо сугубо платонической нежности. Такое расщепление защищает психику от уязвимости, зависимости. Вся способность любить остается как бы “в залоге у мертвой матери”.

Грин рекомендует проводить терапию твоих пациентов, как бы напитывая жизнью терапевтическое поле, транслируя жизнелюбие и жизнеспособность. Так же рекомендуется оживление в психике пациента сексуального контакта его родителей, его зачатия, порождения его жизни.

Если провести сравнение как травмы, так и ее последствий у детей депрессивной матери, и детей алкоголиков, особенно матерей-алкоголичек, просматривается заметное сходство. Только к эмоциональной омертвелости нужно добавить еще систематический беспробудный сон, подобный потере сознания, смерти. Бесплодные попытки ребенка привести отключившуюся мать в чувство, как систематически повторяющиеся утраты.

Детей алкоголиков отличает дробность, мозаичность сознания. Их мышление сходно с пазлом, состоящим из маленьких кусочков, шаблонов сознания, которые они без конца перемешивают, стремясь создать цельную картину. Это как бы производная от функционирующего вспышками сознания их матери.

Таким образом, терапию синдрома «мертвой матери» можно успешно проводить у детей алкоголиков, обогащая ее работой над формированием, развитием мышления, расширением сознания, над его плавностью, непрерывностью, над преодолением его дискретности.

Этот процесс, безусловно, должен проходить на фоне преодоления алекситимии, которая формируется как идентификация с реально бесчувственной (обездвиженной алкоголем) матерью.