Травматическая реакция возникает в ситуации чрезмерного стрессового воздействия на организм. Это может быть угроза жизни и/или здоровью, или ситуация, воспринимаемая психикой человека как таковая в момент происходящего. Ситуация должна быть недоступна к переработке субъектом в рамках его актуального опыта. В самой травматической ситуации и на выходе из нее субъект должен быть совершенно одинок. Контейнером для травмы всегда становится тело травмированного человека.

Итак, начнем с отдельного человека. Как травма искажает структуру личности, отражается на развитии? Разберем это на примере детей, получивших физическую или сексуальную травму в период раннего развития.

Ситуация раннего развития представляет из себя взаимоотношения ребенка с объектной и средовой матерью, которая по сути является представлением всей первичной группы, в которой оказывается ребенок. Основными функциями матери в этих отношениях являются холдинг и контейнирование.

При физическом и сексуальном абьюзе отношения и объектного, и средового холдинга становятся для ребенка пугающе интенсивными, тревожно нарушенными. В этом случае ребёнок не может безопасно переживать объект желания и агрессии в своей фантазии, потому что фантазийный объект с большой вероятностью может стать реальным. Способность фантазировать и символизировать серьёзно ограничивается. Иногда она полностью искажается из-за реверсии детско-родительских ролей. Когда вместо того, чтобы родитель был эдипальным объектом желания и фрустрации ребёнка, сам ребёнок становится объектом родительского сексуального желания и агрессии. В итоге ребёнок, к сожалению, более полно идентифицирует себя как объект родителя, чем как собственное привлекательное «я», чья жизнь дороже жизни родителей. В психике такого ребёнка зона переходных отношений рассыпается, уничтожаемая физическим посягательством на его тело. Сфокусированная на объекте связь становится односторонней. Она для обслуживания потребностей родителей, навязанных ребёнком. Внутренняя структура ребёнка нарушается с провалом вытеснения памяти, распределения опыта. Оболочка матери-среды или контекстуального холдинга сужается и затвердевает вокруг ребёнка подобно принудительным тискам, в процессе развития интегрируется как экзоскелет.

Еще более ярко, на мой взгляд, можно проиллюстрировать происходящее в психике травматика с помощью модели личности Фейрбейрна, постулировавшей шестичастную структуру нормальной личности, сгруппированную в три системы механизмами расщепления и вытеснения.

Центральное эго имеет идеальный или достаточно хороший объект, как объект своих интересов и взаимодействий, в отношениях с которым оно переживает удовлетворение, уверенность, удовольствие и позитивное ожидание. Чем лучше опыт, полученный от взаимодействия с родителями, тем более идеальным является объект, и тем меньше его часть требует вытеснения. Это система «я-объект-эффект», где центральное эго-объектное отношение остаётся в значительной степени сознательным. В этом случае формируется здоровая личность, в которой значительная часть «я» доступна для личного взаимодействия, любви и обучения на опыте. Система становится системой центрального «я». Либидинальное эго в качестве своего объекта имеет возбуждающий объект, аспект родителей, коррелирующий опыт, возбуждающий потребность и создающий состояние стремления и даже жажды такой болезненности, что он должен быть отщеплён от других, более удовлетворяющих аспектов. Это либидинальное -объектное отношение мы называем либидинальное «я» или иногда жаждущим «я», которое ищет мучающий, стандартизирующий объект. Антилибидинальное «я», первоначально носившее более вызывающее название внутренний саботажник, также имеет свой объект. Антилибидинальное или отвергающий объект. соответствующий опыту ребёнка, который был получен с родителями, фрустрирующими его потребности.

Модель Фейрбейрна потенциально может объяснить трудности интеграции эго, которые наблюдаются у большинства серьёзно травмированных пациентов. Наиболее тяжёлые травмы, то есть самые ранние, особенно часто повторяющиеся и наиболее унизительные, препятствуют, ниспровергают или смещают роль центрального эго в поддержании интеграции личностей. Центральное Эго проваливается, компенсируется за счет либидинального и антлибидинального Эго. Результатом становится диссоциативное состояние или массированное расщепление.

В терминологии структурной модели личности Фрейда мы можем описать личность травмированного человека как о Суперэго, подчиняющем себе Эго, которое в свою очередь, вытесняет Ид, защищается от его импульсов, пребывает в постоянной тревоге. Ид ищет разрядку в перверсии. Связь между Эго, Суперэго и Ид отсутствует.

Диссоциация изолирует катастрофический опыт и позволяет центральному «я» избежать боли и реальности. Здесь присутствует деформация «я» и отчуждение «я» от болезненного аспекта принудительных объектных отношений. Непримиримые конфликты между любовью и ненавистью, между потребностью в важном, но абьюзивном объекте и страхом перед ним. откладываются в изолированном от сознания месте и хранятся отдельно от других подавленных частей Я. В месте разрешения конфликта происходит его отрицание в частях Я, чтобы сохранить своё Я. Диссоциация как обусловленная защитная реакция влечёт за собой множество последствий. Паттон в особенности отмечает вмешательство в ощущении единства «я» и нарушение памяти идентичности. Регуляция настроения и импульсов оказывается несогласованной. В восприятии подвергается сомнению, память теряет непрерывность, а воспоминание других событий может быть ненадёжным.

Флэшбеки, сверхбудительность, реакции испуга и активации на стимулы, напоминающие травмы – все это симптомы ПТСР. В целом эти симптомы происходят из-за травматического разрушения их способности не замечать и перерабатывать второстепенные стимулы. Так что «я» постоянно осаждается стимулами, которые ошибочно интерпретируются как угрозы, на которые идёт отклик в виде примитивных реакций страха. Бывающие слуховые, зрительные, обонятельные и тактильные стимулы явно напоминают травму. потому что опыт не был переработан в символической языковой форме, но оказался закодирован на сенсомоторном или иконическом уровне.

Травма фиксируется в памяти тела, воспоминания приходят и делают свою работу именно на соматическом уровне. Когда ветеран боевых действий начинает стрелять, услышав звук выхлопной трубы – это, по сути, воспоминание тела, а не ошибка восприятия.

Как размещается травма в семье?

Семья – это малая группа, в которой у ее участников возникает мультилатеральный перенос друг на друга.

«Мультилатеральный перенос» — термин, который используется в контексте психоаналитической групповой терапии. Согласно определению — это расщепление переноса, достигаемое благодаря расширению числа участников терапевтической ситуации.

Итак, травматик – человек со слабым центром, пребывающий в расщеплении, склонный к фрагментации – неизбежно будет проецировать на членов своей семьи части своего распадающегося Я. Члены же будут так или иначе втягиваться в эту игру проекций и интроекций. Так в доме травматика поселятся возбуждающие и отвергающие объекты, а хороший объект, даже если он изначально и был, будет деформирован или подавлен. Суперэго, поглотившее Эго, стремящийся к перверсным разрядкам Ид, сама травма, инкапсулированая в одной из частей Я, тиски средовой матери – все это проецируется на участников первичной группы. Травма двоих или более членов семьи приводит к перекрестным проекциям.

Мы можем рассматривать подвергшегося абьюзу ребёнка как имеющего эксплицитное, основанное на словах повествовательное «я» и имплицитное и коническое, процедурно-компетентное «я». Анализ, проводимый в словесно-повествовательной форме, не может достичь воспоминаний, сохранённых имплицитной системой. Эта система не может восстанавливать воспоминания, устраняя вытеснение, которого не было. Вот в этом случае я думаю, что пребывание в группе, прежде всего в семье, которая априори является контейнером для переживаний ее участников, вне зависимости от их способности говорить о них или отсутствия таковой, приводит к распаковке травмы на уровне группы и синхронизации травматических переживаний с реакциями, прежде всего телесными, членов семьи. Дети травмированных родителей, даже если этим родителям удается контролировать свою склонность к повторению насилия, пережитого ими, в отношении своих детей, считывают внутренний конфликт родителей на телесном уровне и реагируют на насилие. Так травмы отдельных людей становятся травмами семьи. И семейные отношения становятся пространством для бесконечного разыгрывания травматических ситуаций.

Семья – это ячейка общества, объединяя травмированные семьи, общество становится травмированным.

Коллективная травма — это историческая ситуация, когда в один и тот же отрезок времени большое количество людей, принадлежащих к одному народу, получили одну и ту же или сходную травму.

Большая группа состоит из отдельных людей. Поэтому разделяемые отклики на массовую травму отражают различные аспекты индивидуальных откликов. Однако, когда начинают проявляться отклики большой группы, они начинают жить собственной жизнью и выражаться в социальных, культурных или политических процессах.

Избранные травмы действуют как топливо, поддерживающее большую группу в состоянии конфликта, даже если корни конфликта лежат в экономических, юридических, политических или военных разногласиях. Когда большая группа регрессирует из-за современной угрозы ее идентичности и страдает от разделяемого нарциссического ущерба, ее члены не просто ритуально вспоминают свою избранную травму. Они реактивируют эту избранную травму в попытке восстановить и поддержать идентичность большой группы и нарциссическое инвестирование в нее. Происходит «коллапс времен», и аффекты, ожидания и защиты, относящиеся к угрозам настоящего времени, психологически связываются с психологическими откликами на избранную травму. Трагедия в том, что обычно это только усиливает опасность.

Реактивируя свою избранную травму, члены большой группы устанавливают связь друг с другом. «Воспоминание» о массовой травме предков, даже болезненное, теперь поддерживает чувство «мы», а это, в свою очередь, помогает группе бороться с угрозами и врагами в настоящем времени. Важно видеть, что нарциссическое инвестирование в травму впервые происходит именно на уровне общества, народа, большой группы. Этот народ - привлекательный объект для идентификации травматиков и их семей, переживающих травму насилия, причастность к избранной травме становится их способом нарциссической компенсации. Травма встраивается в Я-идеал, как групп, так и отдельных людей. И поскольку у инфантильной психики Я-идеал и внутренний критик входят в структуру Суперэго, травма становится частью Суперэго.

Почему мы говорим об инфантильности психики?

Структура личности травмированного человека, которую мы описываем как Суперэго, подчиняющее себе Эго, которое в свою очередь, вытесняет Ид, при отсутствии связи между Эго, Суперэго и Ид – на уровне семьи можно описать, используя понятие сверхадаптации.

Это ситуация, когда пренебрежение собой и стремление подстроиться под средовую мать – становится стратегией выживания. В этих обстоятельствах принцип реальности является по отношению к принципу удовольствия не трансформирующим, а враждебным. Самость семьи полностью подчиняется принципу реальности (надо), упаковывается в тиски контекстуального холдинга, телесная самость отвергается, и ее сигналы не считываются, разрядка Оно достигается за счет формирования перверсных объектных отношений.

Сверхадаптация на уровне большой группы, народа – становится конформизмом. Конформизм, наследующий сверхадаптации, не является лицемерием или предательством, а выступает как автоматическая перестройка мышления. Это подобно изменению параметров в компьютерной программе - происходит адаптация к новым условиям. У Эго нет «привычки» исследовать, подвергать сомнению и акцептовать требования Суперэго. Эго просто меняет одежду при смене сезонов.

Из вышесказанного следует вывод о диффузности и слабости Эго, как травматика, травмированной семьи, так и травмированного народа. И человек, и группа, будучи травмированными – остаются инфантильными. Инфантильная психика хранит свое «Истинное Я» в собственном теле. И там же хранится травма, дирижирующая разрядкой импульсов в перверсию.

Что такое тело семьи? Тело группы - больше, чем сумма тел ее участников. Это тела и их процедурное взаимодействие. Невербалика семьи в широком смысле этого слова.

Что такое тело народа? Это толпа. Толпа — бесструктурное скопление людей, лишенных ясно осознаваемой общности целей, но взаимно связанных сходством эмоционального состояния и общим объектом внимания. Весьма образное определение толпы дал Г. Лебон: «Толпа похожа на листья, поднимаемые ураганом и разносимые в разные стороны, а затем падающие на землю».

В толпе проявляется примитивные, но сильные импульсы и эмоции, не сдерживаемые никакими этическими или организационными нормами.

Толпа не однородна. Ученые, делая аэрофотоснимки разных массовых сборищ, пришли к выводу, что толпа собирается по принципу: ядро, периферия. Там, где находится ядро толпы, влияние наиболее сильно, так как аккумулирует эффект заражения. На периферии толпа более разряженная, и влияние заражения снижается.

В когнитивной сфере толпа - неспособна к осознанию, так как вступает в действие неуправляемый стадный инстинкт, особенно когда ситуация экстремальная или нет лидера.

Психологическое заражение способствует образованию в толпе особых свойств и определяет их направление. Человек склонен к подражанию. Мнения и верования распространяются в толпе путем заражения.

Для народа контекстуальный холдинг или средовая мать – это страна и государство. Законы, традиции, верования, ритуалы – входят в структуру Суперэго народа, вместе с идеей народа о себе – Я-идеалом. Я-идеал у нас с вами включил в себя избранную травму. Толпа, тело, Оно – у которого нет связи ни с Эго, ни с Суперэго, как у любого травматика – раскручивает травму внутри себя путем эмоционального заражения и за счет склонности к перверсивному поведению. Так, за счет травмы, устанавливается связь между Оно толпы и Суперэго народа. И травма же амортизирует их базово конфликтное взаимодействие, может подменить собой Эго.

Как ребенок с высокой степенью вероятности выберет стратегии взаимодействия с травмой своих родителей, или выработает к ним контрстратегии, так и семья перенимает у общества способы построения отношений с избранной травмой. Например, если общество травмировано репрессиями и перестает служить для народа контейнером – члены семей также перестают рассчитывать на контейнирование своей первичной группой и перестают говорить между собой, хотя и сохраняют друг к другу доверие.

Перенимая традиции своего травмированного народа, семьи делают травму своем структурирующим фактором, включают ее в Суперэго, вписывают ее в сценарии перверсивных разрядок. И рожают детей, для которых быть травмированным – это образ жизни и нарциссическая защита одновременно. Так на втором уровне этой компьютерной игры мы уже имеем травматиков до мозга костей и по идейным соображениям.

Когда нарциссизм оказывается на стороне травмы - он переходит на сторону влечения к смерти. И на третьем уровне «игры» прогноз у ее участников становится печальным.

Что делать, как это лечить?

Ответ – в малой группе или в семье. Точнее в терапии семьи.

Принято сравнивать малые группы с человеком на невротическом уровне личностной организации. А большие – с психотиком. Таким образом работа над осознанием бессознательных процессов возможна исключительно в малых группах, в больших будет только разыгрывание.

С другой стороны, травма, которая находится в «базовой комплектации» и в социуме воспринимается как норма – очень плохо идет на индивидуальную терапию.

Отсюда вывод: «центр управления полетом» пролонгированного межпоколенческого ПТСР – находится в семье. И оптимальный вариант лечения – в малой группе или симуляторе семьи.